У бансури звук хрипловатый, словно слегка прокуренный; низкий, спокойный, глубокий. Если закрыть глаза, то сразу видишь Ганг - зелень воды, серебро песка, силуэты прибрежных храмов. Если открыть глаза, то видишь тринадцатиметровую кухню, розовые шкафчики, старую плиту, вид на москва-сити из окна.
Практически непередаваемое словами ощущение. Мы играем с братом, бансури и джембе, флейта и барабан, пять лет разницы, он закончил химфак МГУ и работает логистом, мы видимся от силы раз в полгода, у нас глаза абсолютно одинакового оттенка.
В прошлый раз мы играли вот так вдвоем (флейта и барабан, браслет с бубенцами у меня на лодыжке) ночью, на ступенях храма Шивы, стоящего на вершине горы, с которой открывается вид на три долины. В одной из долин кто-то вторил нам на конхе. С неба падали звезды, в голове звенела вечность, казалось, что прямо сейчас ты делаешь первый шаг из горящего дома. Это было месяц назад и за пять с лишним тысяч километров отсюда.
И вот я сижу на кухне, зажав коленками джембе, смотрю в окно, из которого видны уродливые высотки сити, и пытаюсь понять, есть ли разница между этой квартирой и той горой, между мной-месяц-назад и мной-сию-секунду, и сколько километров от меня до Ришикеша, и сколько километров от меня до брата, и сколько километров от меня до бога.
Я чертовски не хотела возвращаться из Индии; да что там, я была близка к тому, чтобы обнять колонну в аэропорту и хуй бы меня кто от нее отцепил, но не сложилось: там не было подходящих колонн.
И к лучшему. Потому что мне, кажется, безо всяких там колонн удалось не вернуться из Индии.
Я очень люблю эту фотку: на ней и Индия, и бансури, и брат. А это храм и дорога к храму. А здесь мы ночевали; вот примерно где-то там я и осталась если не навсегда, то по крайней мере надолго.